Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

Яркое, кроваво-красное поле ликориса сливается в бесконечный калейдоскоп. Бескрайние хвойные леса на огромных, высоких холмах, словно гигантские влажные камни, одетые в тёмно-зелёный мох. Гию чувствует себя крошечным в этом огромном месте, где вместо звуков раздаётся гул, а запахов будто и не существует вовсе. И он бежит куда-то, босыми ногами раздавливая остролистные цветы, разнося жёлтую пыльцу вверх, в воздух, чтобы её уносил прочь ветер, бьющий в спину. Гию держит за руку, ведёт за собой мальчишка: чуть выше него, чуть шире него, с непослушными волосами цвета сочного персика, неаккуратно завязанными в низкий хвост; рукава его юкаты с ягасури цвета мха и пожара развивались в мотив ветра. Томиока слышит его переливающийся смех, низкий и тихий, но он словно раздаётся в его голове, а не со стороны паренька, будто он всюду, звенит эхом в воздухе. От него исходило тепло, словно от огня в стеклянном фонаре. Гию хочет что-то сказать, но в голову не приходит ничего сквозь хохот, вырывавшийся из груди, будто бы из самого сердца, столь наивный и ребяческий, но полный тоски.

Миг, и Томиока оступается, кубарем летя вниз. Его рыжий спутник лишь сжимает руку сильнее и падает следом, прижимая к себе в горячие объятья, спасая от лишних ударов, ощущаемых как следствие драки подушкой. Они останавливаются так же неожиданно, как и упали, Гию удобно укладывает голову на растительную подушку из ликорисов. Пыльца раздражает кожу, но это неважно. В голове бьётся одна мысль: он рядом. Так давно этого не было.

Со дня его смерти.

Гию гладит нависшего над ним рыжика, осторожно водит по щекам обеими руками, выводя рельеф скул, губ, размытых, сотканных из обрывочных воспоминаний. Томиока задумался: правильно ли он помнит? Действительно ли он так выглядел? Были ли взгляд его глаз цвета василька столь пронзительным, тёплым? Но чем сильнее он всматривался, тем родное лицо всё больше и больше деформировалось, скукоживалось в воронку. Гию выдохнул и запустил руки в волосы знакомого, потянул за края ленты, высвобождая волосы из её захвата. Персиковые пряди упали на спину мальчишки, стекли по его плечам, касаясь кончиками лица Томиоки. Гию обнимает друга за шею, пытается прижать к себе, ощутить его запах, его тепло. Он жадно тянется к его губам, словно к чему-то живительному, он чувствует, как сердце готово выскочить из груди…

Гию проснулся. Во рту стояла горечь, а сквозь окно бились тусклые лучи рассветного холодного, зимнего, солнца. Шорох, раздавшийся откуда-то с центра комнаты, заставил его подняться и осмотреть помещение. Над хибарати закипал чайник, подвешенный от потолка. Возможно, то шумели хозяева этого Дома Глицинии, а может просто треснул уголёк в чаше. Ничего того, что требует внимания.

Даже рыжий мальчик в маске кицуне, сидящий ровно, будто проглотил кол, на своих пятках у очага. Его большие ладони лежали на коленях, на пальцах виднелись плотные, старые мозоли, а сам он внимательно смотрел на чайник.

Гию сел напротив него, греясь от огня, вглядываясь в то, как языки пламени съедали угольки. Он старался не смотреть на призрак. Всё равно в этом не было смысла. Рыжий мальчик, следовавший за ним по пятам уже два года, никогда не взаимодействовал с ним. Он ходил рядом, рассматривая сторонние объекты; иногда его облик менялся: трепалась одежда (чаще всего на белом хаори появлялись ржавые пятна), на руках появлялись царапины или бинты… неизменными были лишь копна персиковых, спутанных волос и маска кицуне с огромным безобразным шрамом на правой «щеке».

Чёрная, взъерошенная птица с блёклыми перьями и расцарапанным клювом — ворон уз Гию — медленно запрыгнула в помещение, пробираясь ближе к хибарати. Томиока выжидающе посмотрел на него, ожидая, когда его касугай карасу вспомнит, что хотел сообщить. Рыжий мальчик не обращал внимания на ворона, вглядываясь в угли. Через узкие щёлки маски не видны его глаза.

— В гор-рах на север-р, где уголь-льная шахта, — гаркнул низким, шепелявым голосом ворон уз, после чего медленно прошествовал к хибарати и, распушив перья, уселся у тёплой печки.

В отличие от своего ворона, Гию не медлил. Быстро накинул на себя форму. Схватил верный клинок ничирин, повязал его на поясе. Хлопковая плотная ткань двойного хаори кажется непривычной, чужой. Оно тяжело ложится на плечи.

Так было всегда.

Томиока попрощался с хозяевами Дома Глицинии, даже не получив благословения. Это была грубость, Гию понимал это, но ещё сильнее в голове гудел шёпот интуиции: он опаздывает. Опыт охотника вынуждал рассуждать про себя, опираясь на этот гул: «Как давно ворону была передана эта информация? Куда конкретно на север к угольным шахтам бежать, ведь их не мало? Сколько демонов? Кто пострадал?».

Впереди маячила тень мальчишки непослушными волосами цвета сочного персика.

Да, он бы знал точно, ему бы не пришлось думать.

Гию был ведом призраком. Он мчался вперёд, вглубь леса, сменяющегося от елей и кедров, раскинувших свои ветви широко, мешая пройти, до буков и дубов, голых сверху, чьи стволы покрыты разноцветным мхом. Мальчишка перемещался сквозь стволы юрко, словно лиса, бегущая за своей добычей; мечник же не отставал, зная этот лес как свои пять пальцев, ведь это не первый раз, когда он пересекал его массив из-за миссий.

Урокодаки-сенсей всегда называл их своими лисятами.

Холодный зимний ветер бил в лицо, передавая едва уловимый запах крови впереди. Гию бежал на него, наблюдая, как белое хаори призрака, шедшего в ту же сторону, то сливалось с лежащим на земле снегом, то резко высвечивалось средь тёмно-бурых стволов. Томиока был заворожён: что этим мельканием, что собственными мыслями. Клинок ничирин привычно бился о бедро.

«Замри» — внезапно пронёсся в голове низкий, будто бы недавно сломавшийся от гормональной перестройки, но такой родной голос, и Томиока послушно останавливается, схватившись за оледенелую еловую ветвь — иголки и холод впились в ладонь с тупой болью, а глаза пронзил тусклый солнечный свет. С обрыва, у которого Гию, погружённый в своих мыслях, застыл, сорвалось несколько мелких камушков и снег. Внизу, перед ним, лежало необъятное поле, покрытое снегом. Вдалеке виднелась закованная во льду река. Высоко. В ушах гудел ветер. Изо рта вырвалось облачко пара — дыхание сбилось. Непростительно для мечника.

Да что там. Он — обманщик. Он не прошёл экзамен. То, что он делает, лишь ложь для самого себя.

«Твоя сестра отдала жизнь, защищая тебя», — снова послышался тот же голос в голове. Гию снова сбито вдохнул, оглядываясь назад. Призрак в маске кицуне стоял поодаль, скрываясь наполовину деревом. Он тоже отдал жизнь, защищая его, слабака, не убившего на отборе ни одного демона. От него остался лишь клочок ткани и гулкая боль в груди, смешанная с пустой, всасывающей внутрь все остальные эмоции. Но Гию не хотел это помнить. Он отрешался от этих мыслей, вновь и вновь кидаясь в бой. Он заковывал себя в саван из холода и пустоты.

Потому что все, кого он когда бы то ни было любил, умирали, защищая такого никчёмного него.

«Подари будущее тем, кто это достоин», — призрак уложил руку на маску, словно хотел её снять, но медленно протянул ладонь вперёд, будто предлагая Томиоке взяться за неё. Мечник сделал шаг вперёд, собираясь сделать это.

— Сабито, — выдохнул Гию. Он хотел бы быть возле него. Возле его сестры. Щека загорелась, словно по ней кто-то ударил, и призрак исчез. Сзади раздалось хриплое карканье ворона. Томиока пощупал рукоять меча, провёл большим пальцем по гарде. Холодный метал после елово-ледяных игол кусал кожу, но отрезвлял мысли.

Он — охотник. Он — так называемый Столп.

Он должен жить. Он должен спасать людей.

Запах крови вновь ударил в ноздри, и Гию побежал на него.

На опушке красивая девушка-демон в розовом кимоно с узором асанохи вцепилась в мальчишку-подростка с огромным шрамом на виске. Томиока не думал долго, обнажая свой клинок.

Ему надо спасать тех, кто ещё не заслужил смерти.

Мальчик в маске кицуне, опустив маску, наблюдал из-за ветвей, сидя на дереве. Его глаза цвета василька внимательно изучали битву. Но Сабито уже знал исход.