Кацуки Бакуго, Изуку Мидория

Бакуго иногда жалел. Жалел, что никогда не услышит его голоса. Не услышит смеха, который, наверняка, был бы звонким и переливистым, как сотни маленьких колокольчиков. Но он забывал об этом каждый раз, стоило ему вернуться домой и увидеть на стекле старательно маленьким пальчиком выведенное «С возвращением, Каччан». И полные обожания изумрудные глаза, в сопровождении с теплой улыбкой.

Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

В тесной квартирке Айзавы почти нет мебели, зато есть старинное, добротное зеркало - в таких впечатлительные девочки видели духов и призраков, что забирают тела живых. Привезенное покойной бабушкой из Франции, кажется, было оно свидетелем революции и как минимум "воочию" наблюдало взятие Бастилии. Или хотя бы появилось в то время. А стояло непременно в комнате хозяйки богатого поместья, и женщина в возрасте при помощи слуг одевалась перед ним, а, будучи еще молодой и мечтательной, крутилась в легких платьях, так, что серебро запечатлевало взметнувшиеся пышные юбки, похожие на перистые облака кружева, мелкой рябью на спокойной глади воды собравшийся поверх слоев ткани китайский расшитый драгоценными нитями шелк.
Зеркало было массивным и тусклым, с витиеватыми узорами на темной раме - настоящий натюрморт, умерший сад, скелеты птиц, стершаяся позолота, остатки былой роскоши. И слишком остро контрастировало с серой тусклостью одинокого жилища героя, где большие окна зашторены, пахнет пылью и мятным освежителем воздуха, а самая цивильная комната - спальня, в которой стоит на невысоких ножках кровать, застеленная бесхитростным белым покрывалом.
И никакого блеска. Никакой роскоши и даже изящества - за исключением зеркала, которое, как порой кажется Айзаве, излучает свой, внутренний свет.

***

Когда Шота впервые видит его - улыбающегося так искренне и солнечно, он думает, что заработался. Но на немой жест послушно проходит к антиквариату. Пальцы касаются припыленной поверхности, кажется, еще чуть-чуть и они почувствуют обжигающее тепло чужой руки. Но есть только тонкая серебряная стена.
Из зеркала на Айзаву смотрит веселый остроносый мужчина в темных очках.
И отчего-то герой совсем его не боится. Наоборот, появляется интерес, детское желание узнать, что же это за чудище такое, что оно, собственно, забыло тут и собирается ли оно причинять учителю хоть какой-то вред. А еще голову свербит странное чувство дежавю. Где-то он уже видел этого человека, кажется, у него было говорящее имя. Даже кричащее.
Мужчина, вновь обезаруживающе улыбнувшись, дует на стекло со своей стороны так, чтобы оно запотело. На побелевшей поверхности выступают развернутые задом наперёд буквы - обитатель зеркала пишет правильно для себя, забыв, что для Айзывы это проецируется с точностью до наоборот.
Повисает глухая тишина, у героя уходит несколько секунд чтобы разобрать, что же написал загадочный гость: "Я - Мик. А ты кто?".
Странное имя, Шота бы даже сказал, что это прозвище, но не стоит делать преждевременных выводов. Впрочем, называть себя он пока тоже не собирается.
"Сотриголова" - имя героя, чем не псевдоним? Это звучит не так уж плохо, самое то для поверхностной беседы с существом, которое смотрит на него из обрамления старинной рамы с осыпавшейся позолотой и побитыми краями. Будто наблюдает, изучает, и уже самому Айзаве кажется, что он, словно букашка, лежит под стеклом, придавленный пинцетом и острым взглядом исследователя.
От этой мысли по спине бегут мурашки, улыбка Мика, если мельком смотреть на него, не зацикливая внимания на детальное рассмотрение черт, кажется оскалом, которым при желании можно без особого труда и нажима порезать вены.

***

Айзаве кажется, что у поселившегося в зеркале существа всенепременно должен быть резкий, громкий голос, что он должен хорошо петь. Наверное, причуда у него была бы голосовая. И откуда такая уверенность, учитель не знает, просто однажды в голове возникла именно эта ассоциация с активным комментатором матчей и с тех пор не пропадала.
Как странно.
Мик рассказывает о себе неохотно, беззвучно смеется, предпочитая слушать истории Шоты: о непонятливых учениках, об обнаглевших злодеях, о том, что в классе 1-А очень любят геройствовать, о том, что Оллмайт зря напрягается и тратит последние крупицы силы, вытекающие из кривого рубца - будто сети трещин на стекле. И о многом другом, начиная книгами, заканчивая жуками и булочками.

Постепенно про-герой все больше времени проводит перед зеркалом, в упор глядя на беззаботного Мика, что-то говоря или просто вперив взгляд в место, где, не будь очков, располагались бы глаза.
Сначала он забывает покормить кошку. Потом сходить в налоговую и оплатить счета. Потом поужинать. А спустя месяц взглянув на мерно отсчитывающие время часы обнаруживает, что время приближается к восьми часам утра, и на занятия он безбожно опоздал.
Впрочем, в этот день Айзава вообще не идет на работу. Он уже почти забыл реальный мир, растворившись в мире зазеркальном. Там все кажется гораздо более красивым и ярким, сочным, подлинным, так отличаются оригинал и бездарная подделка. Там есть Мик и, наверное, это главная причина.
Его уже несколько недель не интересует то, что происходит за окном, как сменяются день и ночь, кто живёт и кто умирает. За одним стеклом пульсирует больное сердце города, и тромбы-пробки, и больные огни, и грязно-красное небо, зато под налетом серебра, в обрамлении древнего дерева, не изъеденного жуками, есть человек - самый верный друг, в которого Шота имел неосторожность влюбиться. Являясь будто продолжением черноволосого, он безошибочно угадывал чужое настроение, знал, что надо рассказать и как утешить и ни разу не напомнил о том, что надо больше гулять, заполнять документы, элементарно спать, буквально вытеснив всё своей светлой, будто светящейся фигурой.
Когда это превратилось в зависимость? Когда Сотриголова понял, что ему не нужно жалкое существование в этом недалеком мирке, который лежит на плечах героев, если в нем нет Мика? Когда он перешагнул черту, за которой повернуть было невозможно?

Айзава неловко подается вперёд, пальцы резко ударяются о гладкую искрящуюся поверхность зеркала. Взгляд у него полубезумный, усталый, неосмысленный. Губами к ледяной глади, оставляя следы от ладоней и подушечек пальцев, зная, что светловолосый - дьявол ли? - вторит его движениям. Безумный водоворот подхватывает Шоту и несет все дальше, все глубже в серебряное озеро, подернувшееся рябью, словно бы дорогой шелк.
Это ли есть смерть? Исчезновение всех мыслей и желаний, полное Ничто, отсутствие как порядка, так и хаоса, звёзды, вспыхивающие на обратной стороне век, страдальческий вой сирены за окном, постепенно затихающий, дробящаяся на осколки реальность.
А потом все заканчивается.
Руки все так же упираются в стекло, за которым Айзава видит стряхивающего с себя несуществующую пыль Мика. Он наконец обращает внимание на Сотриголову и вновь улыбается, но улыбка эта кажется злой, торжествующей. Так улыбался бы демон.
Темные очки падают на пол и Шота может разглядеть глаза. Длинные светлые ресницы, восторженный взгляд ребенка, концентрические круги радужки - солнечный свет вокруг зрачка при отдалении становится кислотно-зеленым, перетекает в изумрудную окантовку. Красиво и завораживающе, он никогда не видел таких глаз.
- Ай-чан, совсем забыл сказать... меня зовут Хизаши! - Мик смеется, как по металлу режет, у него непривычно громкий и звонкий голос.

Бывший обитатель зазеркалья, лихо крутанувшись на каблуках, выходит за дверь, на улицу.

Айзава остается за стеклом.