Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

Ночь никогда не бывает достаточно темной, чтобы скрыть под своей пеленой все сожаления.

Ночь никогда не бывает достаточно тихой, чтобы слышать биение собственного сердца, дабы не сомневаться в том, что ты еще жив.

Ночь никогда никого не приветствует как своего друга. Ей нравится чувствовать тяжелую взвесь боли в воздухе.

Ей нравится видеть, как колышатся глициниевые цветы, когда кто-то проходит под ними. Она питается сожалениями, что сочатся из ледяных глаз, чей взгляд прикован к земле. Их хозяину кажется, что у него просто-напросто нет права поднимать скорбно склоненную голову.

Да и может ли смотреть в небеса тот, чья привязанность оказывается лишь дорогой к зубастой виселице, что лишь хочет утолить свой вечный голод?

Гию думает, что нет.

Гию думает, что такие, как он должны остаться в небытие, ведь само солнце в их присутствии испытывает испанский стыд, прячась за густые облака. Все-таки светило создано, чтобы разгонять тьму; его душа же — чернильная темнота, которой не знаком свет.

Юноша ступает тихо. Это уже словно профессиональная привычка: идти тихо, незаметно. Так, чтобы не слышал враг. Так, чтобы все вокруг забыли о его существовании.

Пара удивительно длинных минут и он на месте. Очередное дерево глицинии, с парой неглубоких меток на стволе — их обещание вернуться сюда вместе. Тогда они, еще совсем зеленые и юные, верили в свои силы настолько, что думали будто бы этот мир будет к ним благосклонен, дав им выжить вдвоем. Будто им, израненным детям, наконец повезет настолько, что в их жизни больше не будет потерь.

Тогда Гию верил, что его жизнь связана красной нитью с жизнью Сабито. Тогда он был уверен, что их судьбы сплетены навсегда, и им осталось пережить самую малость, чтобы быть всегда вместе. Он был ребенком, ему казалось, что окончательный отбор — это рубеж, за которым его ждет счастливая жизнь.

Но, увы. Даже этот рубеж им оказался не под силу.

Сейчас ему кажется, что где-то рядом с ним все еще витает обрубленный конец красной нити судьбы, вторая часть которого похоронена у этого дерева.

Ровно под метками, меж корней, лежит камень. Небольшой, неровный валун, тот, который хилый после нескольких дней слез и апатии, Гию смог найти и притащить на то место, где они клялись друг другу быть вместе. Он воткнут в землю, но под ним нет ничего, кроме слоя черной почвы, воспоминаний и разбитых надежд на счастье Томиоки Гию.

На камне маленьким ножиком высечено «Сабито». Юноша сделал эту импровизированную могилу сам, понимая, что от его друга едва ли осталась хоть копна волос персикового цвета, которые он мог бы предать земле. Но он не мог оставить своего друга навсегда в желудке какого-то демона. Он не мог оставить себя без места, куда он мог бы прийти, чтобы ощутить себя вновь рядом с тем, кому был готов отдать сердце и с чьей смертью это сердце разбилось на части.

Гию молчит, сверля взглядом камень. В его горле сухо, ему кажется, что он задыхается ароматом глициний. Ароматом, который он ненавидит больше своей бессмысленной жизни.

Его губы безмолвно шепчут, что тогда должен быть умереть он.

Его губы произносят вслух «здравствуй».

Томиока садится на колени рядом с камнем, рассматривая заученные переплетения корней. Ему страшно смотреть на фальшивую могильную плиту, будто в ней он увидит глаза Сабито, что его ненавидят.

Его презрения Гию боится больше, чем собственной смерти.

Ведь смерть для него — лишь повод воссоединиться с тем, кто остался в его сердце навечно.

— Мне говорят, что я занял место столпа воды. Твое место, — бормочет Гию, едва слыша собственный голос. — Никто не слушает меня, когда я говорю, что не прошел отбор.

Томиока гулко выдыхает, выдавая это вслух. Для него это словно тяжелая ноша, которую он ни с кем не может разделить. Ни с кем, кроме того, от кого не осталось ничего, кроме хрупких воспоминаний и ткани, из которой сделана половина хаори Гию.

Но и тот будто бы недоволен мыслями юноши. На глициниевой горе поднимается ветер, отчего повисшие цветы начинают тревожную песню.

Гию усмехается.

— Ты же понимаешь, что я не могу принять тот результат, что был добыт твоей смертью? Ведь я тогда ничего не сделал. И тем более не сделал ничего, чтобы называться столпом.

Ветер крепчает, а листья отбивают зов приближающегося дождя. Или же, это просто гнев мертвеца пытается вразумить юношу, склонившего голову? Но Гию лишь мотает головой, замолкая.

Ему тяжело. Тяжело сюда приходить каждый раз, теряясь в словах, ведь все, что крутится в его голове это сухое «прости» и слова о том, что ему не стоило продолжать жить. Ведь прекратить собственную жизнь, на самом деле, так просто, когда на поясе болтается меч.

Но в душе Томиоки сидят те слова. Слова, что засели в его душе так крепко, что он не отцепится от них никогда.

«Наша дружба кончится, если еще раз скажешь, что тебе было бы лучше умереть».

Наверное, только поэтому Гию все еще жив. Только поэтому он пережил дни, в которых ежедневно лились его слезы, не желая остановиться. Только поэтому он спрятал эмоции за внешним холодом. Только поэтому он…

Цветы глицинии отбивают новый ритм. Четкий, стремительный, что ускоряется с каждой секундой, пока не сливается в единое целое, словно стройный хор голосов. Томиока не поднимает и головы, когда на его черные, как смоль, волосы, падают первые капли дождя.

— Я…просто, — он закашливается, чувствуя, как слова застревают в горле, — не знаю, как жить, когда ты мертв. Все еще. Я потерян, будто иду в темноте на ощупь.

Капли забираются под хаори, словно льдом касаясь его позвоночника. Гию вздрагивает, ежится и теряет остаток слов, будто бы они у него были до этого вовсе. У него есть лишь чувства, бесчисленное количество чувств, которые он уже разучился извлекать из своей души, давая им обрести хоть какую-то форму. Все, что от них осталось — это ледяной взгляд и отсеченные головы демонов, что лежат у его ног.

Ведь если бы не демоны, то они с Сабито имели бы право на счастье.

Даже если бы они никогда не встретились. Тогда бы у Сабито все равно была бы семья, был бы кто-то, кто его любит, кто-то, с кем он был бы счастлив. И в мире бы не было могилы с его нацарапанным именем.

Наверное, у него был бы кто получше, чем мальчик, что поранил глаз в самом начале отбора, бесцельно бегая по лесу, одним своим видом моля о защите. Может, если бы они тогда были вдвоем, то сейчас все было иначе? Не было бы печально взирающих на них глициний, будто осознающих всю тоску, сокрытую в голубых глазах, не было бы чувства вины в сердце Гию, не было бы того несчастья, которым он живет.

Иль может, они бы вместе лежали в земле?

Томиока залезает в свои темные мысли все глубже, теряясь в ночи и смерти. Он едва ли чувствует, как дождь усиливается, отчего форма неприятно прилипает к телу. Он чувствует, что его тело мерзнет и это единственное, что заставляет его очнуться. Гию усмехается, думая, будто сам Сабито пытается его образумить, вытащить его из апатии, позволив наконец-то поднять голову к свету.

Ведь смерть — это не выход. И он это знает, в отличии от Томиоки.

Все-таки, если бы Сабито считал иначе, то боролся бы он с демонами? Желал бы, чтобы его друг жил, если есть такое простое решение всех проблем, как смерть?

Гию не думает так. Сабито, каким бы он жестким порою не был, никогда не желал для него плохого. Он просто хотел видеть, как горят глаза его лучшего друга, как тот улыбается и как тот живет.

Даже если сам Сабито — лишь призрак в его голове.

Поэтому Гию так не хватает его. Он не знает, куда идти, ради чего жить. Чего ждать от мира, в котором все доброе, все теплое почило, а зло сгущается над ним каждый день? Куда идти, если белое хаори больше не маячит вблизи?

— Я скучаю, Сабито, — шепчет Гию, поднимая глаза, — я очень скучаю.

Теплый ветер подхватывает опавшие лепестки, заглушая почти закончившийся дождь.

Томиоке кажется, что его обняли за плечи, спустя столько долгих лет.