Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

      Зеницу не успевает постучать, как дверь перед ним молниеносно распахивается. Зеницу не успевает ничего сказать, как Танджиро уже смотрит на него своими невозможными очаровательными лупалками, от волнения повышает голос и затаскивает его в дом за руку, так и не давая сказать ни слова. Агацума беспомощно хныкает, потому что Танджиро случайно схватился за кольцо свежих синяков вокруг запястья, и еще потому что дома у него тепло, по сравнению с слякотной улицей, и пахнет булками, и это так приятно, что хочется плакать.

      В доме Камадо Зеницу любят как своего, а Зеницу любит Танджиро, который бегает вокруг него, помогает матери обработать ссадину на подбородке и прикладывает кусок замороженного теста к синякам. Мать у Танджиро добрая до невозможности и всегда разрешает Зеницу остаться на ночь, если совсем туго, и сегодня так и есть. Старший Камадо убегает, чтобы проверить младших, достать еще одно одеяло с подушкой и постелить постель.

      Младшие братья и сестры в это время уже должны спать, но пару раз Агацума слышит, как в коридорах перешептываются и топчатся рядом с дверью на кухню, не заходя внутрь. Иногда Зеницу таскает им персики из дедушкиного сада, а они взамен заплетают ему тоненькие косички на отросших волосах и на рисунках с семьей дорисовывают его тоже. Когда он первый раз увидел себя на рисунке Рокуты (это была маленькая черно-желтая фигурка сбоку), Зеницу растрогался так, что плакал минут сорок.

      Вообще, он нежно и особенно любил двоих конкретных Камадо, но сегодня Незуко была на ночевке у Канао с Аой. Обычно она бы тоже порхала вокруг него, побитого, как птичка вокруг птенца, волновалась и отпаивала горячим чаем после холодной улицы. Зеницу думает, что эту семью ему послал бог, не иначе, и как только его разбитый подбородок заклеивают пластырем, тут же начинает плакать.

— Ну ты чего? — Киэ Камадо гладит его по голове, и от этого слезы начинают течь сильнее. Его руки все еще холодные, когда он стирает позорные слезы с лица, но он уже пригрелся, как птенец от этого тепла и заботы сразу с нескольких сторон, и он наконец-то почувствовал себя в безопасности. А еще почувствовал, насколько сильно устал и измучился. Усталость опускается на него с нежностью наковальни, даже глаза держать открытыми становится сложно.

      Дома его больше никто не ждал. А здесь — всегда кто-то.

      Зеницу ненавидел себя за то, что его так трясет, и за то, что каждый раз надеется, что ему больше не придется сбегать из дома через окно, бежать по снегу в кроссовках и толстовке до единственного места, где есть люди, которым на него не плевать. Иногда, конечно, сбежать не получается и все кончается гораздо хуже. Но об этом он сейчас думать не хочет.

      Слезы кончаются, не остается ничего, кроме головной боли и желания лечь спать. Танджиро с порога видит его заплаканные глаза и покрывшееся красными пятнами лицо, решительно и аккуратно берет его за плечи и ведет в комнату. Зеницу хватает только на то, чтобы снова рассыпаться в благодарностях. Извиняться за такие визиты ему запретили.

      В комнате темно, дети лежат по своим кроватям, но, судя по дыханию, никто из них не спит. Танджиро этого не замечает, либо хорошо делает вид, отдает Зеницу сменную одежду и садится к себе на постель.

      Неяркий свет ночника позволяет Зеницу переодеться. Он выдыхает, хватается за край толстовки и стягивает ее через голову, надеясь, что если он быстро наденет футболку, Танджиро не увидит шрамы на спине и желтеющие синяки на ребрах. Но он видит.

      И его глаза в этот момент вбирают в себя всю печаль человечества. Руки его сжимаются на одеяле в бессильной злости и желании защитить, и Зеницу хочется извиниться, но умом он понимает, что не за что. Танджиро такой, как и всегда — он горой за своих друзей, и когда не имеет возможности им помочь жутко страдает. Зеницу с ним повезло.

      Он надевает большую оранжевую футболку, на которую в дневном свете было бы больно смотреть. От нее приятно пахнет кондиционером для белья и запахом, который может принадлежать только Танджиро, потому что это его вещь — и это успокаивает Зеницу окончательно, поэтому когда он ложится и по глаза накрывается одеялом его тут же нещадно рубит.

— Ты как?

Танджиро шепчет, но Зеницу слышит его хорошо, даже сквозь ватную пленку сна.

— Намного лучше. — бормочет он.

Камадо улыбается ярче солнца, когда желает ему спокойной ночи. Агацума отрубается до того, как он гасит ночник.

***

      Утром приходит Незуко, спрашивает, как ему спалось — Зеницу отвечает, что замечательно — и помогает маме разложить завтрак по тарелкам, а потом они с Танджиро отзваниваются, чтобы передать Агацуму Иноске. Он тут же прилетает, хлопая дверью — дети его мгновенно окружают, чтобы он покатал их на плечах. Ханако тянется руками к потолку и радостно смеется, пока остальные ждут своей очереди и пытаются позавтракать. Хашибира тоже что-то отхватывает и за секунду его тарелка оказывается почти пустой.

      Рокута спрашивает, почему у Зеницу пластырь. Тот улыбается и отвечает, что катался на велосипеде без защиты. Младший Камадо кивает и, видимо, принимает к сведению, что так делать нельзя, а Танджиро одобрительно смотрит с другого края стола. Иноске фыркает и агрессивно жует оладушек.

      Он не спрашивает, что с Зеницу случилось, но крутится вокруг него больше обычного, подкладывает ему в тарелку свою клубнику и заговаривает зубы всякой чепухой, а сам из-под челки странно пялится на его заклеенный подбородок. Возможно, это что-то вроде волнения или беспокойства. Он потом опять будет злиться и предлагать побить Кайгаку.

      Когда дети убегают гулять, Киэ, Танджиро и Незуко уходят открывать пекарню, а Зеницу переходит под опеку Иноске. Они перебираются к нему домой — тоже уютно, но не так, как у Камадо — тут еще спокойнее и тише, когда Хашибира молчит. Все пропитано умиротворением и сонной неторопливостью, за исключением комнаты Иноске. Его дверь обклеена желтой лентой, внутри сущий хаос, а еще повсюду заначки из шоколадок, крекеров, чипсов и прочего. Его бабушка не разрешает есть вредную пищу, поэтому Иноске как белка ныкает вкусности в бардаке.

      Они приземляются на пол у приставки и следующий час не выпускают из рук джойстики, ругаются друг на друга и каждый раз от азарта забывают, что, вообще-то, лучшие друзья, а не лютые соперники. Дружба кажется хрупкой, когда персонаж Иноске добивает персонажа Зеницу ударом меча, но потом в мир возвращается равновесие, когда в следующем раунде Агацума удачно использует комбо. Он никогда не догадается, что Хашибира ему специально поддался, потому что обычно после того таких мозготрепок, как вчера, Зеницу мог заплакать с любой мелочи. Последний раз, когда они пошли в магазин, он увидел одинокую шоколадку на полке, и ему стало ее жаль аж до слез. Пришлось ее купить, а никому из них даже не нравится марципан.

      Иноске откладывает джойстик и ложится на пол звездой — игру он не выключает и на фоне продолжает играть энергичная тема файтинга. Зеницу ложится рядом, падая головой на чужую кофту. За окном собирается мелкий дождик и по стеклам бегают струйки воды. Он чувствует, как Хашибира подбирается рукой к его волосам, и это наводит его на мысль.

— Иноске, ты случайно не знаешь, как красить волосы? — рука останавливается на полпути, а затем уже смело зарывается в чужие пряди.

— Нашел че спросить. — фыркает он, беззастенчиво гладит Зеницу по голове. Тот давно привык, что Иноске без физического контакта жить не может, и позволяет — его ладонь широкая и грубая, но ласковая. — Незуко знает, наверное.

— Точно. — он вспоминает красные концы, вымывшиеся в рыжий, но они все равно не выглядели неряшливо или небрежно, а наоборот, так же красиво, как и после покраски, будто так и задумано. Если бы эта идея пришла к нему чуть раньше, он мог бы спросить у нее об этом, но теперь все старшие Камадо работают, а Зеницу не хочет мешать.
Иноске поворачивается набок и перестает трогать чужие волосы, теперь он подпирает рукой щеку.

— Ты че это вздумал?

      Агацума пожимает плечами.

— Думаю покраситься. Может девушку найду.

      Хашибира двигается ближе и снова лапает его волосы. Зеницу замечает, что он смотрит будто бы задумчиво, словно в первый раз видит эти чернильные пряди. И он необычно тихий и аккуратный сегодня.

      Может, это погода на него так влияет.

      Потом Иноске с волос переходит на лицо и пальцами ведет до пластыря на подбородке. Зеницу невольно вздрагивает и Хашибира отдергивает руку, а его зеленые глаза похожи на два зеленых блюдца. Это уж совсем на него не похоже — шугаться как лань трепетная.

— Ты чего?

— Ты чего?

— Я чего? Это ты чего!

— Я ничего!

— Не ври!

      Иноске хмурится, ставит ему щелбан, подрывается и убегает. Зеницу ругается («А ну стой, кабанина!»), кричит ему вслед и тоже подлетает, нагоняя его в коридоре. Хашибира быстрый, но Агацума еще быстрее, и он хватает его за руку, перехватывая у кухни, случайно врезается ему в спину. Спина у Иноске твердая и широкая.

— Тебе что, пять лет?!

— Нет!

— А ведешь себя как будто да!

      Иноске обиженно пыхтит. Зеницу до сих пор держит его за локоть и отпускать не собирается, потому что все это очень странно, а Хашибира все еще в стойке для того, чтобы убежать в любую секунду. Внезапно плечи Иноске опускаются, и только тогда Зеницу чувствует, что безопасно отпустить его руку. Он вздыхает и отворачивается.

— Что случилось?

      Зеницу пытается заглянуть ему в лицо, но Иноске вертится на месте, лишь бы не смотреть. Он начинал чувствовать себя виноватым, хотя, вроде бы, ничего не сделал.

— Эй… Ну ты чего?

      Иноске опускает голову и бурчит:

— Я не знаю, как это сказать.

      Это не было новостью. Иноске из тех, кто вообще плохо облекает собственные чувства и эмоции в слова. Он прекрасно понимал, что именно чувствует, но не мог сказать словами через рот. То ли стеснялся, то ли слов таких не знал.

      Зеницу кладет руку ему на плечо. С этим нужно было помогать.

— Это из-за меня?

      Иноске мешкается.

— Ну… да.

— Я сделал что-то не так?

— Нет.

— Это из-за… ну.?

      Иноске молчит. Значит из-за этого.

      Зеницу решает отзеркалить сырую заботу Хашибиры и гладит его по голове. Тот поднимает глаза и смотрит, как дикий зверек, которого впервые коснулась рука человека.

— Не переживай из-за меня. Я правда в порядке.

      Иноске поджимает губы. Его по-детски ровное и чистое лицо выражает волнение, и он спешит сказать, что не верит ни единому слову. Тем не менее, от ласки не отказывается. Иноске слишком напоминает зверя, но если раньше полностью дикого, то после танджиротерапии — одомашненного. Он все еще грубый и прямой, как шпала, но теперь это все сочетается с какой-то своеобразной заботой. Однажды в детстве у Зеницу была кошка, и как только они достаточно с ней подружились, она стала таскать ему всякий мусор с улицы — перья, насекомых, нитки. Поначалу он не понимал, почему это происходит, но дедушка сказал, что она так выражает любовь. Оказалось, что к проявлениям любви относилось и то, как она топталась у него на животе, немного цепляя когтями, хоть это и было иногда больно.

      Так же и Иноске выражал свою любовь, как умел. Как только Зеницу научился это различать, он перестал так часто на него злиться.

— Оставайся у меня. — вдруг предлагает Иноске.

— Типа… На ночь? — уточняет Зеницу.

— Типа, навсегда, дурак.

      Он моргает. В голове сразу начинает вырисовываться его комната, место, где лежат документы, большая спортивная сумка, в которой можно вынести все необходимые вещи, запасные кроссы в углу под кроватью, стопка учебников и тетрадей. Воображение ведет его к тому, как он поднимается ночью, когда Кайгаку приходит с работы и заваливается спать (а спит он как убитый), собирает всё в сумку, утрамбовывает рубашки и сворачивает в кармане несколько пар наушников, потом оставляет записку и сваливает через окно, цепляясь за растущее рядом персиковое дерево. Из двора Зеницу сбегает через дыру в заборе, которая появилась после того, как Кайгаку по нему промахнулся.

      Иноске щелкает у него перед носом.

— Эй, так ты согласен?

      Зеницу возвращается к реальности, но все еще задумчиво молчит. Он осматривает чужую комнату, которая едва ли больше его собственной, захламление из тетрадей и тарелок на столе, гору рубашек на стуле, криво наклеенные плакаты на стенах. Представляет, какого будет тут жить. Порядка от Иноске ждать не приходится, но зато… здесь хорошо.

      В открытое окно влетают капли дождя и запах свежей сырости, а когда в этом доме тихо, то это всегда такая умиротворенная тишина, что хочется задремать. Бабушка у Иноске добрая и милая женщина, у нее поразительно много энергии для ее возраста, раз она и за домом следит и с Иноске справляется, но все же это место слишком пустое для них двоих. Очень сильный контраст с тем, как шумно и тесно в доме у Камадо.

      Зеницу думает, что он сюда поместится идеально. Потом спрашивает себя, не эгоистично ли это, но не успевает ничего решить, потому что Иноске бьет его в плечо.

— Алло, ты там завис или чего?

— Да согласен я! — Зеницу бьет его в ответ, но Хашибира клыкасто улыбается, хватает его и трет макушку кулаком. Он смеется на весь дом, говорит какую-то чепуху про то, что ему как раз нужен был сайдкик, который будет делать ему домашку, и не слушает, как протестующе на него кричит Агацума.

      Жизнь с Иноске, если ее представить, состоит из одних лишь трудностей и головных болей. Но то, как он улыбается и разгребает хлам, чтобы освободить место для вещей Зеницу, то, как он радостно сообщает бабушке, что Зеницу поживет у них некоторое время, то, как она кивает, улыбается и говорит, что нужно будет наготовить побольше еды… Это заставляет чувствовать себя дома.