Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

      «Тоска», — Зеницу упёрся щекой в ладонь, выпустив воздух сквозь плотно сжатые зубы и глядя на стопку книг, которая покоилась рядом на столе. Список литературы на второй триместр, который добросердечный преподаватель выдал им на месяц раньше с полушутливым аргументом: «Я знаю, что летом большинству из вас будет до всего, кроме чтения» — был... увесистым.

      Да уж, учеба первом классе старшей школы оказалась совсем не такой, какой юный Агацума рисовал её в воображении. Конечно, стоит сказать спасибо дедуле: он выбил из него дурь про нежелание открыть себе дорогу в вуз, однако Зеницу честно было без разницы, колледж или университет, ибо единственным мотиватором его хороших оценок в школе оставалось желание порадовать приемного родителя.

      Впрочем, сидение в библиотеке с недавних пор стало действовать почти как медитация, а не бункер на случай войны. Зеницу обыкновенно коротал там время, когда не хотел идти домой: отношения с Кайгаку катились по наклонной плоскости, и Агацума стремился как можно меньше контактировать со сводным братом. Окрыситься и совсем поселиться в комнате мешали переживания за дедулю, который брал на себя все хлопоты за обоих приемных сыновей, и совесть не позволяла Зеницу вести себя эгоистично.

      Раскрыв книгу на заложенной закладкой странице, юноша углубился в чтение, стараясь запомнить правила условных конструкций. Дело нехитрое, но вот потом придётся применить выученное на практике, а после — ещё готовиться к лабораторной по химии.

      «Дома бы сидел на кровати и ел чипсы с кальмаром, а тут даже лишний раз не чихнуть», — ворчало подсознание, мешая читать без акцента, но сегодня Кайгаку придет домой раньше обычного, так что куда лучше терпеть голод, чем его докапывания. Зеницу снова испустил натянутый вздох, и пальцы машинально затеребили уголок страницы, пока он вчитывался в английские предложения и японские пояснения под ними.

      «События, произошедшие в прошлом, но последствия которых наблюдаются в момент говорения, выражаются с помощью смешанного типа услов… Странно, что Незуко-чан сегодня нет», — а мысли вновь поползли в другую сторону, и лицо Зеницу стало ещё кислее: сестра Танджиро стала одной из причин, почему он выбрал библиотеку в качестве постоянного убежища.

      Девочка с ярко-гранатовыми глазами и изумительно пушистыми чёрными ресницами была на год младше Агацумы, слыла отличницей в параллели (ну, так говорил Танджиро, а Танджиро в этом отношении можно было доверять) и сидела за столом у окна, накручивая на палец тёмную прядь с выкрашенным в апельсиновый кончиком. В первый день Зеницу в прямом смысле залип на её худую, изящную спину, зато вместе с ней ему запомнилась таблица формул органических соединений по химии.

      А потом оказалось, что девочка обожает библиотеку ровно в той же степени, в какой Зеницу ищет здесь мнимое спокойствие.

      Подойти к ней он не решался. Более того, даже Танджиро не знал об этой разгорающейся симпатии, и Зеницу не планировал пока посвящать ни его, ни тем более болтливого Иноске в маленькую сердечную тайну: слишком она казалась личной.

      Что ему мешало? Да непонятно: просто слова застревали в горле всякий раз, как он пытался сделать хоть пару шагов к задумчиво читавшей девушке. Однако её усердие, постоянно шептавшие губы, когда она смотрела в мокрое от дождя окно и повторяла какие-то стихи или учебный материал, мотивировали ничуть не хуже угроз дедули выбить из него безынициативность. Зеницу всё чаще становилось стыдно за свою апатию вместе с твердолобостью, и он дал себе зарок сдать предстоящие экзамены с тремя четверками максимум, а после этого наступить на горло смущению и познакомиться с Незуко-чан.

      Причина такого обета? Ну... Надо ведь будет о чём-то говорить с ней, а он знать не знает европейскую классику дальше Шекспира, Лондона и пары авторов иже с ними. Какое там, даже японскую литературу переваривает с трудом, потому что жизнь в книгах — слишком книжная, а реальность совсем другая, и зло далеко не всегда оказывается повержено. А хуже всего то, что творящие его зачастую устраиваются лучше, чем настоящие люди вроде его дедули.

      Лёгкие шаги раздались почти совсем рядом, и Агацума, с горем пополам уложивший в голову треть теории, поднял голову, чувствуя, как сердце ёкает и начинает птицей биться о ребра.

      «Незуко-чан! Фух, я уже переживать начал!.. Вчера ушла без зонта, а ведь так лило…» — это был шанс, но вчера Зеницу съедал японский, а девушку он увидел уже из окна библиотеки, когда она шустро неслась по улице, разбрызгивая лужи своими туфельками. И юноше до сих пор казалось, что он слышит стук по тротуару и дробь капель по стеклу окна.

      По его волосам точно ветер скользнул, когда школьница буквально пролетела мимо. Зеницу прищурился, исподтишка изучая сияющим взглядом фигурку, торопливо занявшую место в углу у окна. Затаив дыхание и забывая про английский, откинулся на спинку стула, дабы лучше разглядеть копошившуюся с учебниками Незуко-чан. Длинные тёмные волосы сегодня были заплетены в две косы, бегущие от самого лба, и от этого черты её лица слегка заострились. Кажется, абсолютно не замечая пристального внимания анонимного поклонника, девушка разложила перед собой пенал, телефон и книгу, которую почти сразу раскрыла на нужной странице.

      «Сегодня она ничего не пишет? Неужели все уроки сделала? Вот это да…» — вот кто-то организованный и шустрый, не то, что он. Агацума скуксился пуще прежнего, ловя очередной укол совести под ребра. Мотивация, однако, смачно пнула мягкое место, и он решительно передёрнул плечами: ничего, костьми ляжет, но будет едва ли не лучше всех в классе знать эти условные предложения. Каждый тип, и в деталях!

      Мысли о собственной никчёмности стушевались, уступая место нахрапу на несчастный учебник, и этого запала Зеницу хватило ровно на двадцать минут: пока он не решил, что вполне справится с письменными заданиями без шпаргалки. Его взгляд привычно метнулся за вдохновением к Незуко-чан — проверить, не улыбается ли та, читая книжку, — и выражение торжества над собственной ленью сдуло ветром.

      Зеницу замер, смаргивая, ибо отказывался верить собственному стопроцентному зрению: Незуко-чан сгорбилась над столом, невидяще таращась в книгу и стараясь вжать голову в плечи, дабы никто не видел, как крупные слёзы текут в белый носовой платок. И вдруг, дёрнувшись, стала поспешно утирать смятым клочком страницу, нервно кусая губы и громко шмыгнув.

      «Да она же и вправду плачет…» — Зеницу парализовало: тело окаменело, рот приоткрылся, а развёрнутая тетрадь с датой домашней работы уплыла на десятый план. Он смотрел, как девушка безуспешно подавляет глухие слёзы и пытается спрятаться от мира, словно ёж в иглы, но колючки слишком нежные, чтобы о них можно было уколоться.

      Зеницу поспешно огляделся, навострив уши и надеясь на правдивость царившей вокруг тишины, которую нарушало только пощёлкивание потолочного освещения. Благо, в их закутке никого пока не наблюдалось, так что шибко внимательные посетители не станут приставать к Незуко-чан с неуместными расспросами. Юноша до боли стиснул зубы, крутя в пальцах ручку. Робость и боязнь тоже оказаться совсем не ко времени боролись с шальной решимостью утешить девушку, которой, кажется, было очень плохо. И, будучи более не в силах так откровенно косить глазами, он смущённо отвёл взгляд от продолжавшей беззвучно плакать Незуко-чан.

      «А вдруг она разозлится и прогонит? Вдруг я скажу какую-нибудь глупость и расстрою её ещё больше? А может, она из-за парня плачет? Вот уж точно я влипну так влипну...»

      Но буквально в пяти-шести метрах от него сидит беспомощная, зажавшаяся Незуко-чан, которая всегда улыбается, азартно грызёт карандаш или хрустящую булку на школьном дворе. Которая вечно поглощена учебой и даже не отвлекается на телефон через каждые десять минут, и вот сейчас ей ужасно одиноко, как и ему.

      «Ну подойди же… Ну попробуй. Вдруг ей помощь нужна, а ты только и можешь, что тупо пялиться…»

      И тело вдруг само поднялось со стула, заставляя пальцы выкинуть прочь измусоленную вспотевшими пальцами ручку, и тоскливая фигурка Незуко-чан стала неумолимо приближаться, а у Зеницу, попавшего под действие притяжения, которое тормозили только заплетаашиеся ноги, как назло выскочили из головы все слова. Все, абсолютно все, и он, наконец замерев в шаге от девушки, с ужасом понял, что ухваченное за хвост «Ты в порядке?» звучит тупее некуда.

      «Только не молчи, дурак!.. Что сказать, что ей сказать?!»

      Горло засвербило, ладони были неприятно мокрые, колени дрогнули, и его вдруг обуяло дикое желание сделать ноги, пока не опозорился. Ради всего, только не перед Незуко-чан, которая ему скоро начнёт сниться вперемешку с гнетущими экзаменами! Но поздно: испуганные гранатовые глаза приковали к месту, блестящие, с бриллиантами слез на густых ресницах. Лицо у Незуко-чан было ярко-розовое не то от стыда и испуга, не то от беззвучных рыданий. Она поджала губы и вдруг низко опустила голову, пытаясь отвернуться от невольного свидетеля.

      — И-извини… те.

      Голос был тихий, как дыхание, но какой же нежный, пусть и поломанный слезами. Зеницу, наконец выпнув себя из столбняка и поняв на ходу, с каким перекошенным лицом стоит над расстроенной девушкой, на выдохе выпалил первое, что пришло на ум кипишующему мозгу.

      — Воды хочешь?

      Конечно, прав иногда Кайгаку. Дурень он. По крайней мере, сейчас Зеницу точно получил бы приз за анти-мастерство коммуникации, ибо глупее начала беседы с девушкой, которая тебе нравится и которую ты хочешь утешить, не придумать даже нарочно. Не будь он так растерян, сам бы себе дал оплеуху.

      Но Незуко-чан встрепенулась, поспешно поворачивая к нему лицо с мокрыми и покрасневшими глазами, в которых читалось неприкрытое изумление. Сглотнув комок, шмыгнула носом и вновь утёрла платком уголки век.

      — В-вод-ды?..

      Зеницу, не сводя с неё нервного взгляда и для верности уцепившись пальцами за ребро столешницы, кивнул, точно болванчик.

      — Ага… Это… хорошо помогает…

      Повисла пауза. Девушка, теперь явственно пунцовея от смущения, вдруг коротко качнула головой. Похоже, в их диалоге не в своей тарелке сидел не только отчаянно подпиравший стол Агацума.

      — Да... Если можно…

      — Ага! С-сейчас, п-погоди немного...

      Едва не запнувшись о собственную ногу, Зеницу развернулся на пятках и кинулся к сумке, висевшей на стуле. Там лежала нетронутая вода, которую он хотел выпить после физкультуры и благополучно не успел. На всякий случай прижав её рукой так, чтобы не видно было каким-нибудь шибко любопытным, в несколько шагов оказался подле Незуко-чан и присел на свободный стул, протягивая ей воду.

      — Вот. Я её не пил, так что горлышко чистое.

      Девушка осторожно покосилась на него, икнула, снова подавляя слабый всхлип, и медленно потянула руку. Взяв уже открытую бутылку, сделала пару глотков и громко закашлялась.

      — Эй-эй, осторожно! — Зеницу поспешно ухватил бутылку прямо поверх тонких пальцев, подался вперед и слишком поздно сообразил, в каком они оказались положении. Ладонь отдёрнулась, точно ошпаренная, и он густо покраснел, тушуясь. Край растянутой тонкой жилетки пришёлся очень кстати и стал первой жертвой прошитых неврозом пальцев. — Прости, прости, я случайно, Незуко-чан!

      Девушка, однако, глядела на него отнюдь не со злостью, и Зеницу непременно заметил бы это, не будь он так занят самобичеванием. Даже плакать почти перестала, машинально отерев глаза прямо рукавом рубашки. Странный парень со встрепанными волосами выглядел настолько неловким и смешным, что собственная боль внутри притупилась. А ещё… у него были приятно тёплые руки.

      — Мы с тобой… не с одной параллели? — она сглотнула, снова стирая пальцами капли слёз. Парнишка казался её ровесником, но она упорно не могла припомнить ни одно лицо, похожее на его.

      Зеницу пересекся с ней осторожно-виноватым взглядом, будто не верил, что так и не дождётся кары. И вдруг приподнял уголки губ, отрицательно качая головой.

      — Нет. Я из первого класса старшей школы… Зеницу. Если что.

      — А откуда тогда меня знаешь? — в дело снова вернулся платок, но говорила Незуко-чан куда спокойнее, скорее промакивая остатки рыданий, чем пытаясь предотвратить новую волну. Зеницу запоздало прикусил язык.

      — Ну… — будет неловко, если она решит, будто он какой-нибудь юный сталкер. — Я… сказать честно, я... с твоим братом общаюсь. Вот и имя от него узнал. — Тут речь оборвалась коротким пожатием плеч, и Зеницу в очередной раз шустро вскинул на Незуко глазами, дабы узнать, что она думает про такое оправдание.

      И святая библиотечная обитель дрогнула от зычного возгласа.

      — Но я не слежу, честно! Мы просто тут часто вместе сидим!

      Хорошо, что этот вопль не донёсся до чуткого слуха библиотекарши, однако Агацума и без неё перепугался насмерть, зажав руками рот и сравнявшись цветом с пеналом Незуко-чан, щедро обсыпанным белыми цветочками сакуры. Правда, из-за стойки с учебниками выглянул моложавый преподаватель, блестя линзами очков, но девушка вдруг выдавила из себя слабую улыбку, поспешно соскакивая со стула и кланяясь в знак извинения, пока Зеницу, снова запаздывавший на полминуты, загнанным зайцем таращился на учителя. Мужчина неодобрительно покачал головой и отвернулся, снова исчезая из поля зрения, а Незуко-чан поспешно сморкнулась в замызганный носовой платок.

      Раздался сдавленный смешок, и гранатовые глаза чуть прищурились, так что в уголках залегли крохотные морщинки веселья, так странно не вязавшегося с розовым, опухшим от слёз округлым личиком. И Зеницу понял, что путей спастись у него не осталось вовсе: она только что впервые улыбнулась именно ему.

      — П-прост-ти… — он пристыженно отвёл глаза и взъерошил пятернёй затылок. — Я просто… волнуюсь немного. Понимаешь… давно хотел с тобой познакомиться и… А почему ты плакала вообще?

      Правило: не мямли, что бы ни случилось. Девчонок хлюпики не привлекают от слова «совсем». И Зеницу, с опозданием вспомнив этот совет строптивого сводного брата, резко завернул тему в другое русло, едва не влетев в воображаемый кювет.

      Вопрос явно застал её врасплох, и Незуко-чан спрятала взгляд под ресницами, поворачивая лицо к окну. Её голос прозвучал мягко, но глухо, и Зеницу сразу понял, что хватил лишнего: не его это дело, ой, не его.

      «Какой же ты неловкий. Вот поэтому у тебя девушки за семнадцать лет ни разу не было. А, нет, ну, в садике не считается. И в детдоме тоже, точно нет! Никто не любит толстокожих носорогов».

      — Да неважно, — девушка ухватила тонкими пальцами кончик длинной косы и стала перебирать её апельсиновый хвостик. И вдруг покосилась на Зеницу без тени всякой обиды: пораненные губы растянулись в неуверенно-польщенной улыбке, которую никак нельзя было ожидать на бесцеремонный вопрос в ещё более бесцеремонной форме. — А ты правда познакомиться хотел?

      — Я? — слова снова чуть не застряли в горле, но Зеницу успел выдавить их прежде, чем они легли комом. Хоть и односложно. Щёки воспылали, как расцелованные июльским солнцем. — Ага.

      — А почему раньше не подошёл? — улыбка очертилась отчетливее, и от неё повеяло любопытством.

      — Ну… — нет, ну вот сейчас точно надо соврать, не то она над ним посмеется! Зеницу, как ни было неловко юлить в ответ на доверчивую открытость, передёрнул плечами и натянуто усмехнулся. — Ты так занята была. Я думал, не вовремя еще окажусь...

      — Вот как, — лёгкий наклон головы, проступивший сквозь спадающую нездоровую красноту румянец. Незуко смотрела на странного, очень нескладного что внешне, что в речи, но явно милого и добродушного парнишку, и чувствовала, что горечь на языке и свербящее чувство под рёбрами медленно пропадают, а дышать становится легче. Глаза болели, но плакать больше не хотелось, и улыбка наполнила голос искренней, тёплой признательностью. — Тогда спасибо, что сегодня решился.

      — Да не за что… — сердце больше не моталось, только билось учащённо, как после бега. Ладони по-прежнему были мокрые, но это не самая большая беда, ибо влагу целиком впитает многострадальная жилетка. Морщинка меж бровоей то залегала, то снова резко разглаживалась, пока Зеницу готовился совершить головокружительный прыжок.

      «Сейчас или никогда. Давай, Зеницу, не будь лапшой».

      — Слушай, а пойдём куда-нибудь? Ну, мороженое, например, поесть… Я угощаю, — кажется, он уставился прямо ей в лицо с чрезмерной надеждой и такой же чрезмерно широкой улыбкой, потому что Незуко-чан инстинктивно отклонилась назад, хлопнув большими глазами.

      — А ты не занят разве? — тонкая рука указала куда-то ему за плечо. Зеницу проводил её взглядом и разочарованно вспомнил про английский.

      Ах да, завтра же урок, но жизнь — это не только школа.

      — Ничего, успею дома, — и даже рукой махнул для вящей правдоподобности очередной лжи. — Ну что, согласна? Я хорошую кафешку знаю.

      Колебалась она как будто вечность, хотя прошло от силы секунд пять, и Зеницу уже успел подавить первые признаки обострившегося невроза, когда Незуко-чан вдруг потянулась к своей сумке, щёлкнула молнией и кивнула, улыбаясь по-прежнему красноватыми глазами со слипшимися в иголочки ресницами.

      — Пойдём. Но платим вместе, ладно?

      И пускай сегодня его снова будет пилить Кайгаку — уже всё равно. У Зеницу будет, о чём погрезить перед сном, и он наконец докажет себе, что вовсе не безвольная тряпка, потому что Незуко-чан позволила понести её сумку и улыбалась так искренне, без тени иронии из-за его неловких манер, что на душе расцветала настоящая весна.

      Всё-таки библиотека — отличное место, когда есть, с кем разделить унылый стол.