Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

Ночь всё делала лучше. Днём открытые взглядам, выбеленные лица проституток теряли очарование. Выбившиеся из сложных причёсок пряди липли к мокрым лбам, покрытые потом лица казались рябыми и рыхлыми, слабо завязанные спереди пояса призывно свисали. Вялое шевеление вееров томно разгоняло жасминовый аромат. Аой испуганно семенила за Узуем; они прошли мимо пожилой женщины, с чьей коренастой лодыжки пил кровь слепень.

Смирение этой женщины поразило Аой: неизвестно, чего в нём было больше - святости или скотства.

Она боялась людей здесь не меньше, чем демонов.

Рядом с ней шагал Иноске, на его лице, словно самая дорогая пудра и румяна, лежало выражение хмурого презрения, делавшего его по-настоящему красивым. Раздражение украшало его, как не смогла бы ни одна драгоценность.

Неоспоримая красота Иноске, яркая, чернявая, привлекала к ним внимание. Нежный овал лица, здоровый, жемчужный цвет кожи... На последней миссии он рассадил челюсть, и справа у Иноске страшно чернел синяк.

К неудовольствию Аой, эта деталь, вместе с придуманной ей историей, только добавляла ему распутной прелести.

- Она немая, и глуповатая. Её брат узнал о работе, поколотил и выгнал из дома.

Так сказала Аой хозяйке, без запинки, без волнения, её голос самой себе показался необычно звонким.

Они уже продали Танджиро и Зеницу, и Аой со стыдливой тревогой думала о том, как именно совесть позволит Узую распорядиться этими деньгами. Он заслужил неприязнь Аой накануне, и она не могла пока перестать думать о нём, как о враге.

Предыдущий вечер они провели в приготовлениях. Как бы Аой ни старалась, Зеницу выглядел как долговязая курва. Косметика его только уродовала, сделав острое, тонкокостное лицо неприятно зрелым. Вид у него стал склочный. Из него вышла некрасивая, откровенно мужеподобная дама. Спасало только чудесное, рыжее кимоно с хризантемами.

Об губы Танджиро Аой стесала помаду под корень; его наивная улыбка приобрела скромную зазывность. В сочетании с простодушием, открытым взглядом и добрым лицом, впечатление было очень приятным. Во всяком случае Иноске, не скрываясь, таращил глаза, и в них мелькало бесхитростное восхищение.

Аой оставалось только нанести немного туши на ресницы каждому из ребят, когда раздался голос Узуя:

- Твоя плёнка цела?

Аой замерла, Танджиро, сидевший перед ней в безупречной сейдза, едва слышно охнул. Она не посмела промолчать, и тут же возненавидела это.

- Да, - твёрдо сказала она.

Аой продолжила размешивать тушь, но всё для неё неуловимо изменилось. Чувство товарищества, которое она делила с остальными охотниками, вдруг стало недостойным, очернившимся, жалким; она пугливо отринула его от себя.

Хотелось заплакать. Рука её задрожала, лицо волнительно затопило жаром, и нос в мгновение покрылся неприятной испариной.

Она не чувствовала в себе сил прикоснуться к Танджиро, у неё не было на это права. К хорошему, глубокому, такому доброму Танджиро. Аой уже хотела вскочить и сбежать, когда он вдруг схватил её за руку и прижал ладонь к своей щеке.

Аой изумлённо вскинула влажный взгляд.

- Спасибо, - произнёс он. - Руки Аой всегда заботятся обо мне, что бы ни пришлось делать.

Она дрогнула под этим прикосновением. Поджав губы, грустно кивнула, принимая утешение. Никто из ребят не посмел указать столпу на грубость, она этого и не ждала, но всё равно почувствовала обиду. Справиться с ней было легко. Аой служила, делала женскую работу. Никто и не мог за неё заступиться. Аой, ничейная, с бледными, больными от стирки руками, неласковая, трусливая; она понимала, что никто её не хватится. Всю свою жизнь она занималась женской работой, и это как будто делало её подходящей и для того, чтобы быть проданной в публичный дом. Её делом было служить, и теперь пришло время и для такой службы.

- Постарайся не моргать, - попросила она и с неожиданным ожесточением добавила: - И выпрямись, в конце концов!

Хотя спина у Танджиро никогда не теряла осанки.

Узуй выручил за Аой и Иноске наибольшую сумму; он умело торговался, в нём чувствовалась уверенность сильного человека. Он покинул их с такой лёгкостью, что это родило в душе Аой страх.

С наступлением вечера, когда им с Иноске подробно объяснили местный церемониал, умыли и одели в повседневные кимоно, обозначили, где их место, хозяйка отвела их в комнату рядом с той, что была предназначена для встреч одной из самых лучших ойран. Туда должен был вот-вот прийти один из чиновников невысокого ранга.

- Будете сидеть тихо как мышки возле вот этой щели. Смотрите и запоминайте всё, что ойран делает. Как она разговаривает и как ведёт себя с господином. Ты, - обратилась она к Аой. - Следи, чтобы твоя подружка что-нибудь не выкинула.
- Она ничего не сделает. Она спокойная и послушная.
- Хорошо.

Хозяйка сложила свой веер, в последний раз окинула их строгим взглядом и направилась к выходу, запричитав:

- Ах, как жалко, такая красавица и дебилка. Ну, ничего, некоторым по душе молчаливые.

Иноске насупился, Аой увидела, как раскрывается его крикливый рот, и больно ущипнула мускулистую щиколотку, выглядывавшую из-под подола.

- Молчи, кабан, - зашептала Аой. - Не хватало выдать нас.

Только в воздухе застыл её горячий шёпот, как сёдзи в соседней комнате отодвинулось. Аой испуганно прижала руки ко рту, но за тонкой перегородкой больше не было слышно ни звука.

Осторожно прижавшись к щели, горизонтально пересекавшей сёдзи, Аой увидела, как посередине комнаты место занял мужчина, наряженный в гербовые одежды, а напротив устроилась ойран с бивой в руках. Женщина была молода и круглолица, её богатая причёска содержала в себе не менее дюжины черепаховых кандзаси, Аой насчитала помимо нательного кимоно ещё три сверху. Последнее было алое, расшитое золотом кимоно: этот цвет почти ослепил Аой, никогда прежде не видевшую настолько ярких одеяний.

Она почувствовала, что Иноске тоже прижался к щели, от его чистых волос пахло теплом и пылью. В комнате, в которой они находились, было темно; немного света проникало из соседнего помещения, выстилая колени мягким полумраком. На короткое мгновение внимание Аой привлекла скользнувшая по ткани птица, играющая среди бликов, скромного сизого оперения, она летела низко среди водяных ирисов, словно притворяющаяся раненной мать.

До "Дня мальчиков" оставалось три дня, когда в Доме Бабочки появился Узуй. Ирисы в саду набрали цвет, выпустили разноцветные, сочные стрелы. Аой не успела вывесить к празднику вымпелы; шёлковые карпы неделю извивались в её руках, закреплённые (каждый своим узелком) на верёвке. Теперь почему-то это показалось ей мрачным предзнаменованием, как бывает, странная мелочь вдруг выбивает из колеи, обрастает дурными мыслями. Но было и что-то магическое в том, как нераспустившиеся ирисы нашли Иноске здесь, в "увеселительном квартале", на подоле его кимоно. Что-то обнадёживающее и сильное, и будто тоже похожее на предзнаменование, но только хорошее.

- Зачем этот дурак её раздевает? - шёпотом возмутился Иноске. - Она столько времени одевалась.
- Ещё посмотреть, кто из вас двоих дурак, - хмыкнула Аой.

Это были не те остролистые, строгие цветы, что напоминали о самураях. Развесившие бархатные багровеющие губы, крупные, махровые; их головы скрывали собой таящуюся в листве пичужку. Аой захотелось прикоснуться к ней, и она огладила ладонью ситцевую птицу в ирисах.

Иноске вздрогнул, и Аой испуганно отдёрнула руку.

Но было поздно, её движение поколыхало неясную томь, разбудило, расшевелило. Ещё ничего не произошло, но она уже знала, какова природа вещей, к чему она воззвала, и Путь этот был один. Сердце её зашлось, вдруг явившее себя, тяжёлое, давившее на грудь; оно чувственно откликалось в каждой её конечности и вдруг пронзило яркой пульсацией низ живота - жадно сомкнувшийся, словно голодный рот.

Аой нерешительно потянулась и ещё раз провела рукой по горячей птице, скользнула дальше, сминая ладонью там, где ткань натянулась под живой, напряжённой плотью. Аой осторожно сжала, и с изумлением ощутила, насколько Иноске был твёрдый. Член под её рукой дрогнул, надавливая на пальцы. Всё в ней тоже с готовностью зашевелилось, с той же понятной энергичностью, когда Иноске вдруг с силой толкнул её, схватив за лодыжку.

Аой не успела даже пискнуть, как его ошеломительно холодные пальцы уже прикоснулись между ног. Незнающие, наивные руки ощупывали с деловитой грубостью, так, словно перебирали сливы на рынке. Под этим напором, Аой охватило совершенное бесстыдство. Лицо её горело, но на губы так и лезла улыбка. Аой смотрела на хмурое, охваченное страстью, с отпечатком детского недоумения лицо Иноске; и оно казалось глуповатым и таким милым сердцу, как никогда.

В его руках не было ни ласки, ни увещевания, ни даже вожделения, это были руки первооткрывателя, и Аой с любопытством наблюдала, как на лице Иноске растерянность сменила удивление, пока наконец, он не остановил своего торопливого изучения.

Иноске застыл, застигнутый врасплох тем, насколько сильно Аой отличалась от него, пытающийся понять, что там вообще можно было бы ухватить, а затем поднял на неё взгляд, полный жалости. Аой еле сдержалась, чтобы не захохотать в голос. Она накрыла лицо ладонями и затряслась от беззвучного смеха. Развеселившаяся, раскрасневшаяся, из глаз брызнули счастливые слёзы. Она видела, как сердито порозовело лицо Иноске, но не могла выдавить ни слова, так свело скулы. Какой лёгкой радостью, каким чистым весельем это её наполнило. Она захотела заглянуть в блестящие глаза Иноске, всё ещё полные пылкости, нетерпения и робкого незнания.

Аой приподнялась, а затем крепко взяла Иноске за запястье, уводя его руку, куда нужно, подталкивая кончики его пальцев так, чтобы они коснулись сомкнутой влажности.

- У меня его и не должно быть, - мягко прошептала Аой, позволяя протолкнуть внутрь средний палец. - Вот так мне будет приятно.

Иноске поражённо посмотрел на неё и вдруг задрожал, коротко сжав член через ткань. Аой улыбнулась и аккуратно отстранила его руку. Ставший тихим, Иноске стыдливо присел на пятки.

Внутри у Аой зыбкой сладостью ощущалась сухость, мимолётная, почти кровящая - Аой с тоской подумала о ней.

Внезапно сёдзи возле них распахнулось, осветив их пылающие лица, вскрыв их темноту и пудровую духоту. Ойран, разгневанная, и от этого переставшая быть хорошенькой, яростно выпалила:

- Ох, я вам и задам, негодницы! И что такого смешного вы увидели, а?!

Аой испуганно захлопала глазами, а затем неожиданно фыркнула, прикрыв рот.