Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

Рассудок словно сосуд с мороком — неясные течения несодержательных мыслей и ассоциаций. Память темна и хаотична, отчего сообразить, в какой временной промежуток осознается этот маленький мир в одну комнату в три татами, не представлялось возможным. Муичиро знал, что уже умер когда-то давно, и потому все кажется ему навязчивым сном, туманом, сквозь который он едва ли видел очертания подлинных человеческих чувств. Только помнил, а может, просто где-то услышал, что это должно значить нечто большее.

Дыхание поднимает грудную клетку, и Токито невольно наблюдает за тем, как кожа чуть натягивается на плоском животе. Он проводит ладонью по талии вниз, большим пальцем очерчивая выступающую твёрдость кости на бедре. Его усталый разум заявляет — плоть, а нечто трепещущее в самом нутре смыкает свои пальцы на его внутренностях — женщина. Но даже это ощущение воспринимается шумом сквозь толстое стекло — глухим и невнятным, совершенно непонятным и бессмысленным.

— Токито-сан?

— М?

Он поднимает свой пустой взгляд, будто опомнившись, и зелень в чужих зрачках кажется ему темнее, чем обычно. Для чего они здесь? Возможность вот так безнаказанно прикасаться к чужому телу создаёт странное чувство единения: не обосабливать себя, не стоять одинокой лестницей в небо, не растворяться в окружении нелепой абстракцией. Муичиро кладёт свою голову девушке на грудь, пытаясь связать клочки своих ощущений в одно целое, но думать, на удивление, совсем не хочется. Он касается губами ключиц, утыкаясь носом в углубление между ними, и этот запах так смело касается его рецепторов, что Токито пробует чужой покров на вкус, медленно проводя языком от яремной ямки до подбородка.

Муичиро долго не замечал Хаато-чан как девушку: наблюдал её в рядах других истребителей, в лазарете, пару раз в Доме Глицинии, но это всегда была Цучиното Хаато-чан и лишь со временем Хаато-чан, с которой можно было поговорить о чем-нибудь. Чаще всего это были философские рассуждения о безнадёжности их образа жизни — с её стороны, несодержательные комментарии о погоде — с его. Она сказала ему, что он похож на призрака, и с тех пор Токито невольно сравнивал себя с неприкаянной душой, над могилой которой изредка приходила скорбеть эта девушка с волосами цвета молока. Вот только в отличие от мертвых, с которыми она часто беседовала наедине в присутствии все еще хранивших запах крови обломков мечей, Муичиро отвечал и мог касаться ее, сколько угодно. Последнее, правда, он попробовал совсем недавно, решив, что от Хаато-чан приятно пахнет, чтобы заключать ее в крепкие и не терпящие отказа объятья.

Посторонние люди для него всегда были не более чем прозрачными силуэтами, и он никогда не воспринимал их, как дышащих, чувствующих, живущих своей собственной жизнью. Токито знал, что должен защищать их, но ему было глубоко все равно на то, что происходит вокруг. Просто это было единственным, чем он мог оправдать свое существование в этом аморфном сновидении. Он не творец, не входил в осознанный сон, делая все, что заблагорассудится. Просто плыл по течению, гонимый невидимым ветром различных обстоятельств.

До одного определённого момента. Потом Муичиро рассказал Хаато-чан о своём первом друге Танджиро Камадо, о своём покойном близнеце и родителях. А ещё о том, что хотел бы умереть. И это было первым связным рассказом, который она услышала из уст Столпа Тумана. Потом с равнодушной лёгкостью озвучил все свои желания касательно неё, и Хаато-чан нисколько не смутилась, мягко улыбнувшись.

Он чувствовал себя больным, помня фантомным теплом на пальцах мягкость и влажность её лона, осторожность смелых прикосновений сквозь одежду и без неё, — его тяжёлую голову, обессиленно опускающуюся либо на подушку, либо девушке на грудь, потому что это было слишком. Ему не оставалось более ничего, кроме как смиренно дожидаться своей смерти, отмеченной чернильным пятном на лице, но время, проведённое с Хаато-чан, казалось ему тем забвением, которое должно было наступить, когда он закроет глаза в последний раз.