Пэйринг и персонажи:

Описание:

------------------------------------------------------------

Голубое без единого облака небо распростерлось над землей – такое огромное и кажется бесконечным, как океан; будто протяни руку и эта бескрайность тебя заберёт в свои покои и укроет огромным махровым одеялом подобно маме в детстве, спасающей от монстров. Эрен, лежа в мелководной реке, думает, что там, наверное, высоко-высоко, не надо ни о чем беспокоиться – одна сплошная благодать: никаких мыслей и беспокойств. В голове – пустота и лёгкость. Там люди, должно быть, отдыхают от всех проблем. Эрен тоже хотел бы отдохнуть, но у себя на родине: где заразительно смеётся Армин и так по-сестрински опекает Микаса; где Саша снова хвастается, что Николо, новый булочник, угостил её за счёт заведения любимыми пирожными; где Имир издевается над бедными Райнером и Бертольдом, а Хистория пытается вразумить свою девушку; где Марко рассказывает смешные истории у костра, а Энни разливает всем желающим стащенный у отца самогон; где Жан весь из себя такой уверенный альфа-самец, готовый с ним, с Эреном, влезть в одну из многочисленных драк из-за очередной глупой подъёбки.

*

– Ты уверен в своём решении? – осторожно спрашивает девушка, с беспокойством поглядывая на друга. – Это ведь необязательно, не так ли? – из её миниатюрных рук порыв ветра вырывает окурок и уносит; в ночной тьме красный огонёк теряется.

– Я ведь могу тебе доверять? – Йегер, до этого гипнотизировавший сигарету, наконец, делает затяжку и закашливается с непривычки: давно не курил.

      Хистория согласно кивает и подходит ближе, касаясь ладони Эрена. Он знает, что может поделиться с ней абсолютно всем и это навсегда останется между ними. Их взаимоотношения – сплошное доверие на доверии. И не важно в какой ситуации они оказываются – одно остаётся неизменным: они всегда на стороне друг друга и никто из них никогда не осудит сделанного другим выбора.      

– А Жан?

– Потом напишу ему письмо.

– Он будет в ярости.

– Знаю, – Йегер давит кривую улыбку и душит в себе чувство неправильности. Рейсс крепко и отчаянно его обнимает, шепчет:

– Возвращайся в целости и сохранности, пожалуйста. Я запрещаю тебе влезать в неприятности и калечиться, слышишь?

– Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Величество.

– Пообещай.

      Они тихо смеются. Эрен не хочет давать никаких обещаний, но, тем не менее, делает это. Взамен он просит приглядеть в его отсутствии за Жаном и Микасой с Армином. Она тоже обещает.      

*

– Ты, блять, придурок, Йегер? По-английски свалить решил? Думал я не узнаю нихера? За дурака меня держишь?

      В Кирштайне ярость бурлит похуже любого извергающегося вулкана. Она расползается по венам, застревает в глотке и не дает продохнуть. Узнать, что твоего парня отправляют в горячую точку в очереди магазина от левого знакомого, работающего вместе с Йегером, а не от него самого – сродни предательству. Ваза, подаренная когда-то матерью на новоселье, летит в стену, там, где стоит Эрен. Йегер лишь морщится.      

– Схерали ты вздумал туда соваться? Жить надоело? Ну, давай я тебя сам ебну парочку раз.

– Мне предложили – я согласился. В конце концов, это моя работа, Жан.

– Нет, блять, твоей работой это будет через полгода в лучшем случае, – Кирштайн тяжело дышит и жуёт нижнюю губу. Ему кажется, ещё немного и он сорвётся – налетит на этого спокойного идиота и хорошенько вмажет по его тупорылой морде. – Ты о других подумал? Обо мне? – хотел бы Жан сказать, что не понимает этого суицидника, но не мог – это же Эрен, который вечно лезет на рожон и находит приключения на свою больную голову. И если Йегер вбил себе что-то в башку, то всё – пиши пропало, никто не отговорит. Упёртый баран. Однако это не мешает Кирштайну всё равно злиться – ему обидно, что его парень с ним даже ничего не обсудил, не поделился новостью сам, а просто вот так поставил перед фактом и делай теперь с этим что хочешь. Жан, конечно же, знал, что придёт это время, когда Йегера начнут закидывать в места военных действий, но не был готов, что это произойдёт так скоро. Он предпочитал об этом вообще не думать – слишком волнительно и страшно, до тёмных мыслей и ободранных заусенцев.

– Эгоист, – ядовито выплёвывает Жан и подходит вплотную к Эрену, смотря в горящие огнём глаза. У этого ублюдка они словно вспыхивали стоило хотя бы косвенно задеть тему войны. Он ещё в школьные времена любил бурно рассказывать о сражениях, и горячо обсуждать с учителем истории события военных операций. Откуда столько рвения? Раздражающий фанатик. – Если щас уйдёшь, то можешь не возвращаться сюда больше никогда, понял? Никто здесь ждать тебя не собирается.

      Йегер знал, что этим всё закончится, а потому и говорить никому не хотел и не стал – за одним исключением. Ему не нужно было это волнение от близких людей. Оно душило.      

      Он поднимает с пола спортивную сумку, крепко сжимая лямку и, задев плечом Жана, молча уходит.      

      Жан без сил плюхается на диван, стискивая зубы. Он зарывается пальцами в отросшие волосы и пытается успокоиться, делая глубокие вдохи и выдохи. Что бы за сегодня Кирштайн ни сказал, он, несомненно, будет дожидаться этого ублюдка в их квартире. И о чём он только думал, когда соглашался встречаться с военным-то корреспондентом.      

*

Мокрая одежда противно липнет к телу, но прохладная вода приятно остужает. Головная боль уходит на второй план. Вода смывает кровь с рук и одежды, тем самым будто унося всё самое плохое с собой, и Эрену совсем немного становится легче. Кажется, что тело уже не ломит. Он набирает в лёгкие воздуха и с хрипом выдыхает, приподнимая уголки губ. Перед глазами начинает плыть, но он цепляется за небесную голубизну, сосредотачиваясь на ней. Эрен отчего-то вспоминает, как они, собравшись всей компанией, ездили на море; как Армин любовался водной гладью и благодарил их всех; как довольные и уставшие они возвращались в свои номера после долгих плесканий, а затем, собираясь у кого-нибудь в номере, играли в карты на желания и получали тумаков от соседей за шум. Конни с Сашей были буквально синонимом к слову громко. Всё было круто, не считая несъедобного завтрака в отеле. Не то что мамина стряпня. Образ мамы на кухне, её улыбка и любимый маковый пирог вырисовываются как-то сами собой. Зик частенько делился с ним своей порцией, чтобы осчастливить младшего брата, на что Гриша одобрительно кивал головой. Однажды, ещё в детстве, папа их отвёз куда-то и Эрен впервые увидел маковое поле – такое красное-красное и всё в солнечном свете, того гляди и ослепнешь от красоты. Зик как-то писал, что мама больше не готовит пирог. Ждёт его, Эрена, возвращения, чтобы как раньше: всей семьёй за одним большим столом, дурачась и стараясь урвать себе кусок побольше. Брат преимущественно писал о маме с папой, а о себе совсем немного – только как дела обстоят на работе, да и всё; знал, что Карла в своих письмах о нём расскажет куда больше, чем он сам.

Вот бы снова выбраться на рыбалку с Зиком, думает Эрен.

В глаза бьёт солнечный луч, точно почувствовав, что о нём вспомнили. Йегер зажмуривается на пару мгновений, привыкая. Левый глаз что-то мешает открыть. Должно быть, кровь из рассечённой брови. Дрожащей рукой он пытается смыть её, но это не помогает и тогда Эрен забивает, возвращаясь к созерцанию неба снова. Йегер не хочет думать, почему левая часть тела так плохо слушается, будто и вовсе ему не принадлежит. Он кладёт здоровую руку на левый нагрудник, сжимая. Там письмо, которое он получил сравнительно недавно.

Эрен, привет! Наконец-то очередь дошла и до меня. Думала уже и не дождусь. Жалко, что у вас там нет возможности пользоваться смартфонами. Было бы проще. Слышала по новостям, что дела обстоят не очень хорошо. Это правда? В любом случае, не лезь в самое пекло и будь хорошим мальчиком. Ты ещё не знаешь, когда вы возвращаетесь? Скорее уж бы.

Недавно столкнулась с Жаном. Он спешил на работу, так что особо нам поболтать не удалось, к сожалению. С тех пор, как ты уехал, он весь в делах и заботах, и на нас у него времени практически не остается. Вот индюк, скажи? О, точно. Представляешь, ему одобрили провести картинную выставку. Обещал потом проставиться.

И не поверишь, что произошло. Николло сделал Саше предложение! Она, правда, отказалась расписываться и проводить церемонию, пока ты не вернёшься. Мы все её поддержали. Даже Жан! Пусть и в своей ворчливой манере.

Скучаем жуть как. Без тебя даже собираться тоскливо. Кажется уже не тем.

Помни об обещании.

Твоя неповторимая Королева.

Эрен любит получать известия: от друзей, родителей, Зика. Он бережно хранит каждое письмо и иногда таскает какое-нибудь с собой. Любит знать, что у них там происходит, и что всё хорошо. Вот только Жан не пишет и не отвечает. Видимо, ещё злится. Они, в общем-то, все злятся в какой-то мере, правда, по-разному, но всё равно пишут – Эрен за это благодарен

*

– Держи, придурок.

      Жан смущается как последний неуверенный в себе школьник, протягивая бархатную коробочку синего цвета Йегеру. Нервничает и ждёт, когда же Эрён возьмёт да откроет, а тот пялится удивлённо.      

– Ты мне что, предложение делаешь, лошадиная морда? А как же встать на одно колено?

      У Эрена самого на скулах лёгкий румянец плещется цветом закатного неба, и руки мелко подрагивают, но он пытается это скрыть за сарказмом. Кирштайн цокает и отвешивает Йегеру слабый подзатыльник; тот мгновенно меняется и уже недовольно смотрит на Жана, но, о боги, неужели, ничего не говорит за столь вопиющее рукоприкладство – открывает коробочку и переводит растерянный взгляд с содержимого на Жана и обратно.      

– Вау. Парные кольца?

– Ага. Меня заебало, что этот Флок постоянно вешается на тебя.

      Всего лишь предлог, думает Эрен. Форстер к нему ничего кроме уважения и восхищения не испытывает. Это нормально восторгаться кем-либо, особенно, когда видишь в этом человеке пример для подражания. Он так, например, равнялся на Ривая, который взял его к себе практику проходить. Тем не менее, Эрен ничего не говорит – лишь улыбается до безобразия довольно. Признанная Жаном ревность – это не хухры-мухры, такое нечасто случается; пожалуй, только в те самые редкие моменты, когда планеты встают в ряд, а рак наконец-то добирается до горы, чтобы свистнуть с неё. Йегер от своих мыслей смеётся и Кирштайн выглядит оскорблённым до глубины души.      

– Чё ты ржёшь? Если не нравится, то отдай, я их обратно сдам, придурошный.

      Эрен заваливается на диван и отбивается от пыхтящего Жана, намеривающего отнять коробочку. Они слишком долго шли к принятию друг друга, чтобы запороть всё отказом ношения штук для парочек и обиженным Кирштайном, которого, как бы сказал он сам, с его романтикой послали куда подальше. Эрену идея с парными кольцами, по правде говоря, очень понравилась, хоть и сентиментальность не его конёк. Когда с вознёй, наконец, было покончено, Йегер надел на безымянный палец правой руки симпатичное чёрное кольцо с какой-то непонятной гравировкой. Этого языка он не знает. Кирштайну кольцо он тоже сам надевает, не реагируя на сопротивление, после чего переплетает их пальцы, любуясь. В груди расплывается тонна нежности. Эрен, лёжа на Жане, прикасается губами к его запястью.      

– Что на них написано?

– Сам потом узнаёшь.

– Вредный. Что хоть за язык?

– Латинский.

      Только потом, уставший от постоянной беготни, съёмок и раненых, Эрен вспомнит о той самой гравировке. Перед сном Йегер заглянет в словарь и улыбнётся вымученно и грустно, подумав, какой же всё-таки его парень болван.      

Где бы ты ни был и с кем, рядом с тобою всегда

Твой главный враг.

*

– У всех врагов такая особая фишка целоваться?

– Что? – от неожиданности Эрен чуть не роняет книгу, переводит удивлённый взгляд на спокойного Армина.

– Да вот, читаю один роман, а тут сюжет вертится вокруг двоих несмышлёных подростков: они вечно ссорятся, подставляют друг друга, при любой возможности препираются и желают как можно уколоть больнее. Но, – Арлерт поднимает взгляд на друга. – Целуются, как сумасшедшие. Чаще всего, правда, под градусом. Однако ж, какие они тогда враги? Их так тянет взаимно, а они то ли специально этого не замечают, то ли дураки слепые. Как думаешь, в конечном итоге главные герои сойдутся или профукают своё счастье, топчась на месте, как два последних барана?

– Мне-то откуда знать.

      Йегер хмуро сдвигает брови к переносице и отворачивается, стараясь скрыть свою нервозность разглядыванием отцовских книжных полок, заставленных классиками, будто ему реально интересно и он собирается выбрать что-нибудь почитать на досуге. Армин только на первый взгляд казался невинным и мягким, как плюшевая игрушка. На деле же поговорка «в тихом омуте черти водятся» идеально описывала его. Ничего не оставалось незамеченным от цепкого взгляда Арлерта, а его наблюдательности, пожалуй, мог позавидовать сам Эрвин Смит – неспроста Армин у него единственный среди всех студентов в любимчиках ходил. Наверняка растил себе достойную замену. К тому же, была у Армина излюбленная привычка поиграть в психолога, прямо как сейчас – и Эрен далеко не был глупцом, чтобы понять, что это не какой-нибудь там сюжет. Ему прямо в лоб заявили, что об их непростых и, как им казалось, непонятных отношениях с Кирштайном известно. Возможно, не только Арлерту. Микаса тоже отличалась излишней наблюдательностью. Решение на подобный выпад со стороны друга было принято моментально – не реагировать. Конечно, отрицать очевидные вещи максимально глупая затея, но признаться себе в том, что их с лошадиной мордой тянуло друг к другу – боже упаси. Кто вообще по пьяни с друзьями не целуется? Вот и они все успели перецеловаться и тот факт, что больше всего Эрену понравилось с Жаном, ничего не менял и не значил. Говно в жизни случается.      

– Всё, прекращайте возиться в этой пыли. Карла уже обед приготовила.

      Брат не знал, но он стал самым настоящим спасением для Эрена от прожигающего спину взгляда Армина. Ему на сегодня больше не хотелось оставаться с другом наедине, мало ли тот опять решит затронуть столь неприятную тему, а потому после обеда было принято решение позвать Аккерман и сходить прогуляться до торгового центра. Эрен уже давненько хотел прикупить себе новые гвоздики для ушей.      

*

Звуки выстрелов и крики военных, а, может, и простых граждан слышались отдалённо. Настолько, что казалось, будто он в вакууме. Эрен уверен, все звуки ему могли бы и показаться, не помни где он находится, как тут оказался и зачем. Но что происходило там, вдалеке от него, не заботило. Вода уютно убаюкивала, ласкала холодные руки и пальцы, обветренные щеки. Эрен с неимоверным усилием поднимает здоровую руку и тянется к небосводу – а ведь ещё некоторое время назад такое простое действие казалось сущим пустяком; слабость, набирающая обороты, разливалась по всему телу, и всё сильнее хотелось спать. Блеснувшее в лучах солнца кольцо привлекло внимание, заставив поднапрячься и задуматься: ответит ли Жан на последнее письмо? Читает ли он их? Может, сразу же отправляет в мусорное ведро? Это на него похоже. В своём последнем письме к нему, поддавшись неизвестному порыву, Эрен решил признаться в любви – подумал, что так романтично и Кирштайн, наверное, оценит. Они вообще никогда не говорили о чувствах, будто выстроили такое своеобразное табу. Старались показывать поступками и знали, что это химическое нечто между ними есть, иначе не стали бы терпеть друг друга. Йегер ещё согласился кошку завести: белую и пушистую, как Жан хотел. Он долго его уговаривал, а ему всё собаку подавай – и чтоб бойцовскую. Жан его по возвращению наверняка стебать будет, что вот так сдал назад. Ну и ладно. Хотелось просто получить ответ.

*

– Так мы поедем на выходные в горы? – плюхнувшись с подносом еды, поинтересовалась Саша, тотчас принимаясь за деревенскую картошку. Они давно там не были, и Браус уже откровенно скучала по природе.

– Ну, собирались же - значит да, – листая ленту в социальных сетях, Конни лениво потягивал колу из трубочки.

– Я не смогу, – будничным тоном сообщил Йегер, будто он сейчас не сливался с их традиции каждый месяц куда-нибудь выбираться, а вещал о погоде.

– Чё, зассал? Боишься, как в прошлый раз с голой задницей в лесу потеряться? – тут же встрепенулся Кирштайн, за что получил тяжёлый взгляд от Аккерман, которая тут же мягко спросила:

– Почему, Эрен? Что-то случилось?

– У меня свидание.

      Конни подавился, закашлявшись, а остальные во все глаза уставились на друга, который ещё на прошлой неделе, будучи под градусом, уверял всех, что ему не нужны никакие отношения, ведь вся эта романтическая чушь совсем не для него. И теперь он-то да передумал?      

– С кем? – осторожно уточнил Армин.

– Девчонка с практики пригласила. Та, которая печенье всегда таскает. Ну, я рассказывал.

– Ты же гей, – вмешалась Имир, ухмыляясь.

– Схуяли? Я бисексуал, – Эрен бросил в сторону приятельницы грозный взгляд, и та с насмешкой подняла руки, капитулируя.

– У бедной девушки явно нет вкуса, – с важным видом отметил Жан, откидываясь на мягкую спинку дивана и успешно игнорируя неприятное жжение в груди. – Или она совсем отчаялась найти достойного партнёра, раз позвала тебя, Йегер, на свидание.

– На драку нарываешься? Тебя-то никто никуда не приглашает с твоей чепушильной рожей.

– Ты–

      Кирштайн, как в жопу ужаленный, подрывается с места, а вслед за ним и Эрен. Оба в любой момент готовы кинуться и поколотить друг друга.      

– Не забывайте, что мы в общественном месте, пожалуйста, – пытается утихомирить друзей Армин, но вставшая со своего места Микаса справляется с этой задачей гораздо лучше: зачинщики несостоявшейся драки усаживаются обратно на свои места и демонстративно отворачиваются друг от друга.

– Кидалово, – по слогам произносит Конни, а Саша его поддерживает грустным вздохом.

– Чего это у вас уже произошло? – озадаченно спрашивает опоздавшая на встречу Хистория и присаживается рядом со своей девушкой.

– Голубки как всегда что-то не поделили? – вслед за Рейсс появляется Райнер и он готов поклясться, что если взглядом можно было убить человека, то от него ничего бы и не осталось. Бертольд сочувствующе хлопает Брауна по плечу.

      В горах Кирштайн много ворчит и при каждом удобном и неудобном случае хуесосит Йегера, потому что тот, вообще-то, должен был сам нести свою сраную походную сумку с палаткой, горилкой и прочими ништяками, которые им были необходимы, а не он поочерёдно с Райнером, когда у самих свои такие же рюкзаки. Суицидальный придурок там, значит, милуется и, небось, кувыркается с девушкой, а они страдай. Жан даже плюется пару раз, выражая таким образом своё презрение к одному конкретному недорослю, да вот только далеко не оно гложет, а другое отвратительное чувство, которое уж очень хочется заглушить. Последней каплей становится чересчур соболезнующий взгляд Армина и Жан напивается, а потом строчит Йегеру гневные сообщения в основном нецензурного характера, за что улетает в чс на добрые несколько дней. Лёжа в палатке в полнейшем одиночестве и уже немного протрезвев, Жан признается самому себе: он рассчитывал сейчас целоваться и обжиматься с пьяным Эреном как обычно.      

      При встрече они в конце концов дерутся.      

      Эрен встречается с Миной Каролиной чуть меньше месяца. На утро, после очередного веселого времяпровождения, оказавшись полуголым в одной постели с обнимающим его Жаном, хочется остаться лежать так и дальше. На удивление, никто из них не убегает. Кирштайн только ругается, жалуясь на невыносимую головную боль, а Эрен высказывает свои претензии касательно огромного и болючего засоса, такой ведь хрен замажешь. Жан лишь рукой пренебрежительно машет и хрипло интересуется, а надо ли оно? Йегер соглашается, что не надо. Тем же вечером они идут на свидание и целуются на берегу речки: как изголодавшие голодные звери. Друзья спокойно выдыхают, а Бертольд теперь должен Армину косарь.      

*

– У него там всё нормально? – пялясь на янтарную жидкость в бокале как бы невзначай спрашивает Жан, когда все, кроме них с Армином, уходят танцевать на главной площади. Сегодня, вроде, какой-то фестиваль. Он точно и не помнит.

– В последний раз писал, что да. Они в основном сейчас общаются с мирными и раненым помогают, – Армин поднимает осторожный взгляд на друга. Кирштайн кивает.

– Ничего неизвестно о возвращении?

– Ты бы первый об этом узнал.

      Кирштайн согласно кивает и делает глоток хмельного напитка.      

– Завтра, наверное, поеду в приют за кошкой. Заодно на почту заскачу.

– Он будет рад.

– Ещё бы, – Жан закатывает глаза и Арлерт улыбается. Совсем скоро к ним возвращаются смеющиеся друзья и утаскивают их за собой танцевать.

      За кошкой на следующий день Кирштайн не едет. Вместо этого, возвращаясь с фестиваля, находит жалобно скулящего и грязного щенка в коробке: чёрного с белым пятнышком на левом глазу и изумрудными глазами.      

*

В воздухе витает отвратительный металлический запах крови. К нему уже можно было привыкнуть за столько времени, но Эрен всё равно морщится. Перед глазами пролетает зелёный, совсем ещё молодой листок, сорвавшийся с ветки и Йегеру хочется его поднять, но обессиленная рука не слушается, ей больше нравится, когда мягкие волны накрывают её. Поэтому он лишь провожает листок уставшим/потухшим взглядом. Внезапно всплывает образ дома: ухоженный газон, за которым отец тщательно следит. Обычный и ничем непримечательный двухэтажный домик, коих в округе полным-полно. Мамина клумба с цветами, которые они сажали вместе. Виднеется забытый Зиком роман на столике. Там, внутри, его ждёт семья, только что приготовленный Карлой маковый пирог, а ещё, может быть, друзья. Он ведь предупреждал, что вернётся. Во двор, перемазанный весь мукой, выходит Жан и замирает на месте, не веря своим глазам. Йегер смеётся – на его лице играют солнечные блики. Кирштайн срывается с места. Слышится лай собаки. Скрипит калитка.

Эрен закрывает глаза. Жан читал и хранил его письма.